4ЕТЫРЁХУГОЛЬНИК

Ну, все как в том бородатом анекдоте и было, один в один, ё-моё, бля!

Вернулся я с рейса на день раньше. С пирса друг на тачке докинул. Трезвоню, трезвоню в дверь — никто не отпирает. Пришлось баул армейский с плеча скинуть, свои ключи искать, которые чуть ли не на самом дне!

Отпираю я дверь, в квартире тишина, слышу лишь — в душе вода шумит — моя значить моется, а в прихожей кроссовки чужие, ну явно не мои, факт, бля!

Ну, я мужик спокойный, с пониманием. Знаю, если любовник, то только в шкафу или в душе. Больше у меня дома прятаться негде, и с балкона не сиганешь — 17й этаж, нах!

Я так, это, невозмутимо створки шкафчика раздвигаю: стоит, пассажир, бля, в чем мать родила, за трубу держится.

— Чё, — говорю, — тут делаешь?

— В трамвае еду! Не видишь?

А пассажир-то юмором! Это я сразу, оценил.

— Ну вылазь, — говорю, — приехали. Конечная. Срам, на — прикрой, нечего передо мной своим аршинным хером-то размахивать. — Полотенце ему протянул. Он взял, сам вид делает, что спокоен, под контролем все держит, но сам-то напряжен, это я сразу почуял. Подвоха ждет — когда исподтишка удар нанесу. Да только я мужик добродушный, хоть и рожа у меня соответствует школьному прозвищу — Бармалей. Меня еще после армии Валуевым пытались звать — да не прилипло!

— Пойдём, — говорю, — в кухню, пассажир, чачу пить будем, мне пацаны с Абхазии пять литров привезли. Там и потолкуем, что почем.

Сел он напротив меня. Я по стаканам разлил виноградный самогон. По первой вздрогнули. Выпил — не поморщился, норм, бля!

Он сидит, меня глазами буравит, я его. Нервничает, желваки ходят, мышцами на сиськах подергивает, а фигура у него красивая, мышцы накачанные, рельефные, немудрено, нах, что моя барби под него легла. Татуировки скандинавские на бицепсах. На запястье массивный золотой браслет. Не бедный мальчонка. Сидит, кулачищи сжал, кольцо обручальное на правой руке, а вот это уже интересненько, бля, женатик чтоль, или так, для фарсу нацепил?

Я по второй разлил. Губы пожевал да и опрокинул молча. Он за мной повторил.

— Давно с Ленкой у вас это?

— Порядочно.

— Нравится тебе?

— Нравится!

— Любишь ее?

— Не знаю. Возможно.

— Так женись тогда.

— Она не захочет. Тебя любит.

— Ага! Любит! Только отчего ж под тебя легла, в рейс часто хожу?

— Да, от этого! Одиноко ей.

— А тебе твоя жена чем не устраивает?

— Не люблю ее.

— Разведись?

— Зачем?

— Хм, — я задумался, запустив пятерню в короткий ежик волос. — Ну что ж, коли так, тогда теперь вдвоем мою жену любить будем! Ты ж не против? Тебе она нравится, ты ей, видимо, тоже. Я же не бессердечная скотина, счастию Вашему мешать, однако по закону и мне свой хер в ее дырку засунуть положено. Как тебе такой расклад, а?

Он промолчал, только желваки ходят.

— Молчишь? Ну, наливай тогда, и Ленке плесни, для страсти, — я поставил на стол еще один стакан, — а я пойду ее потороплю, а то моется что-то долго!

Я встал и пошел в ванную. Постучал легонько в дверь, вода уже не шумела.

— Лен? Выходи! Не бойся! Я с твоим приятелем потолковал уже.

Тут же щелкнул замок, и показалась испуганная смазливая мордашка моей куколки. Светло-платиновые кудри свисают до плеч (сухие, и не мочила даже), глазищи голубые блестят, того и гляди слезы из них нахлынут, что в твоем аниме, бля, ресницы длинные хлопают, губки — а-ля Анжелина Джоли — дрожат, ну не обошлось и без силикона или ботекса, я хер поймешь эти тонкости, захотелось ей, вот и накачала, а я и не против был, бабла только отвалил, всё ж для нее, родимой! Над губой мушка, как у Мадонны, но это у нее своя, пятнышко родимое — родовое.

— Ты меня простишь? — пропищала тоненьким голоском.

— Да я и не сержусь! Я ж мужик с пониманием! Знаю, что без секса долго невмоготу. Пойдем, выпьем, обсудим сложившуюся политическую обстановку!

Она неуверенно пошла на кухню, в наспех накинутом на еще мокрое голое тело шелковом халате. Я плелся следом, облизывая ее фигурку. Что тут скажешь? В голове у ней ума очень мало — типичная «блондинка» (не в обиду сказано женщинам со светлыми волосами), ну хоть жрать варить умеет и то хорошо, а вот фигурка, это высший пилотаж. Я ж на ней пять лет назад потому и женился. Привык, чтоб у меня все самое лучшее было. Контракт когда на тихоокеанском флоте боцманом отслужил, приехал в город родной, и сразу на танцы, а там она, такааая соска, и сопляки вокруг нее крутятся! Ну, пришлось шпану разогнать, а она говорит «Зачем, мол, моих одноклассников обижаете?». Говорю «А сколько лет-то тебе?». Отвечает — «Восемнадцать... будет... скоро... через три месяца». Ну я ее и закадрил, рестораны, цветы, машины, золото, бля! При деньгах был! Ей только 18 стукнуло, свадьбу сыграли, мне-то уж за 30 было, пора остепениться. Меня, правда, отговаривали, не женись, мол, да только куда там. Как ее фигурку, да мордашку увидел, так обо всем на свете и забыл. Влюбился, бля! Так-то вот. Такая, нах, история!

Ленка села за стол с боку, между нами, но я покачал головой.

— Ты вон к нему на коленочки сядь, милуйся, чего уж, а я погляжу, по-настоящему это или нет?

— Стас, не надо...

— Делай, что велю! — я посмотрел в упор взглядом, который лучше не ослушиваться, и Ленка послушно пошла к своему молодому любовнику.

А знаешь, бля, заманчиво наблюдать, когда твою бабу при тебе чужой мужик лапает, особенно когда ты догадываешься или знаешь, что она тебе изменяет. У меня аж хер в шортах напрягся, когда она к нему подошла.

Пассажир-то этот стушевался вначале, но она чуть не силой к нему на колени влезла, да еще и за шею обняла. Приняла правила Моей игры, сучечка!

— Ну дак и выпить надо бы, а ты, Дорогая, хоть бы познакомила нас.

— Стас, это Андрей. Андрей, это Стас, — процедила негромко сквозь зубы.

— Ну, Андрей, держи хер бодрей! — подмигнул я ему. — Будь здоров, бродяга! — Я выпил. Чача уже приятно пьянила, хотя чтоб основательно захмелеть мне нужно не один литр осилить!

Смотрю и пассажир наш расслабился, хмель и по нему растекся, да и ощутил, бродяга, что нет от меня никакой опасности, по крайней мере, на этот раз — нет.

— Придумал! — я так задорно херакнул кулаком по столу, что моя чуть с любовника не свалилась! — А ну давай, Андрюха на руках бороться! Армрэстл, бля. Кто победит, тот первым нашу красотку трахать будет! Согласен?

Гость наш немногословный оказался, промолчал. Но раз не отказался, бля, значить — согласен.

Я встал, стол поперек кухни развернул.

— А меня вы спросить не хотите? — это вдруг моя голосок подала.

— А чего тебя спрашивать? Ты свой выбор сделала! Баба или дает или не дает. А мужик или берет или не берет. И никак иначе, бля! Точка! Не нами так заведено. Ты нам обоим дала? Значить теперь и взять каждый может по праву! Вот только с очередностью разберемся! А ты, пока за́куси хоть настругай! У тебя вообще-то муж с рейса вернулся, голодный наверное, а?

Моя психанула, с любовника соскочила, к столешнице посеменила, губки надувши. Стоит что-то нарезает. Подхожу, халат на ягодицах задрал,

— Смотри, — говорю, — Андрюха! Срака — высший класс, а? Уважаю твой вкус и выбор. — Приложился легонько по ягодице ладошкой (упрррругая, бля!), даже и без замаха, но шлепок смачный получился, и красная пятерня на белой коже осталась!

Не, ты не подумай, что я садист какой, я жену никогда и пальцем не тронул, да и нравится ей, когда я по попке ее шлепаю, ну просто рука у меня тяжелая, что ж теперь...

Я бутылку и стаканы со стола убрал. Сам за стол сел поудобнее. Локоть в столешку упер, пальцы растопырил. Противник мой подобрался, тоже поудобнее сел, локоть воткнул на расстоянии, тоже пятерню растопырил, взгляд хмельной, но не размытый в меня ...