Уникальная коллекция. Часть 5: Заступник

Шум сельской дискотеки стих примерно полчаса назад. Егор провожал Машу домой. Они шли, взявшись за руки. Девушка льнула к парню, положив голову ему на плечо. Весь вечер они были вместе и сейчас намеренно пошли самой дальней дорогой, чтобы подольше не расставаться.

Несколько раз парочка останавливалась в укромных закутках извилистой деревенской улочки, чтобы подолгу целоваться. Подойдя к самой Машиной калитке, они замедлили шаг, и девчонка ещё раз повисла у Егора на шее, чтобы чмокнуть его в щёку.

— Ну, всё, я пойду... — Шепнула Маша, вздохнув.

— Погоди, давай ещё тут постоим!

— Лучше пойду, поздно уже. А то мамка-то на станции, сутки сегодня дежурит... Надо тихонько, пока отчим спит, а не то — проснётся, нас увидит, и будет мне как в прошлый раз! Уфф...

— А давай я тебя до самого крыльца провожу! Я тебя ему в обиду не дам!

— Нет! Не надо, ты что! Так только хуже будет, я-то знаю...

— Ладно, как скажешь... — Егор поцеловал на прощанье Машу в губы и потом ещё в носик.

Она плавно открыла калитку, чтобы не загремел привинченный к ней снаружи стальной почтовый ящик, юркнула внутрь и так же плавно прикрыла её за собой. Ступая тихо, как мышка, девушка направилась по тропинке в сторону дома.

Но отчим не спал. Он сидел на крыльце в рваной майке и вытянутых трениках и курил папиросу. Опустив глаза, Маша попыталась молча пройти мимо него, но он остановил её, ухватив рукой за голое колено.

— Куда?... Кто разрешил в дом заходить?!

— Я спать хочу...

— Не-а... — отчим помотал головой, затягиваясь папиросой. — Сейчас докурю, и пойдём...

— Куда пойдем? — С тревогой в голосе спросила девушка.

В ответ мужчина мотнул головой и выпустил струю дыма в сторону небольшого покосившегося деревянного строения в дальнем углу огорода.

— И копыта свои тут оставь, — он указал на Машины туфли на каблуках, — нечего мне там по доскам топать!

Пока девушка разувалась, мужчина затушил окурок, чиркнул спичкой и зажёг стоящую в консервной банке свечу. Бросив спичечный коробок на крыльцо, взял банку со свечой в одну руку, а другой ухватил падчерицу за плечо, развернул в нужном направлении и чуть подтолкнул в спину.

Немного постояв снаружи, Егор не услышал никакого шума и, решив, что его девушке удалось благополучно попасть в дом, неспешно удалился. Он знал, что отношения с отчимом у неё не сложились ещё с детства, но не был уверен, что его вмешательство может решить эту проблему.

Понурив голову, Маша послушно шагала босыми ногами по холодной сырой земле. Она сама открыла дверь нетопленой бани и сделала шаг внутрь по старым скрипучим половицам в темноту. Вслед за ней вошёл отчим и запер на щеколду дверь изнутри.

Посреди крохотного помещения с бревенчатыми стенами и низким потолком располагалась деревянная лавка. В воздухе пахло копотью, сыростью и вениками. К этим типичным для бани ароматам примешивался запах укропа, чеснока и чего-то кислого. Рядом со скамьёй на полу стоял металлический таз, где в огуречном рассоле отмокали несколько берёзовых хворостин, предназначенных для молоденькой девичьей попки.

Мужчина неторопливо поставил свечу на полку под самым потолком, взял оттуда большую натуральную мочалку и молча протянул девушке. Она стояла около скамьи, рассматривала пальцы своих босых ног и не поднимала глаз.

— Та-а-ак!... А ну-ка взяла и легла на лавку! — Рявкнул отчим.

— Но... может, не надо, папочка? — Маша так обращалась к нему только когда хотела его разжалобить.

— Легла на лавку! — Повторил он почти по слогам.

— Я же ничего такого не сделала, мы просто гуляли...

— Просто гуляли они... Ага!... Ты ещё учить меня будешь, что надо, а то не надо?! А ну, легла на лавку, кому сказал?! — Прорычал он в ответ.

Делать было нечего, и Маша растянулась вдоль лавки на животе. Мочалку положила себе под подбородок и закусила её край зубами, чтобы не прикусить язык во время порки. Мужчина тем временем бесцеремонно задрал вверх подол её клетчатого, подаренного мамой на День рождения, короткого платья из ситца и принялся стягивать с неё белые трусики. Никакой другой одежды на девушке не было.

Стянув трусы почти до колен и убедившись, что девичья попка теперь оголена и безропотно подставлена для наказания, склонился над тазом и стал выбирать для неё розгу. Через несколько секунд капли холодного рассола упали девчонке сначала на лодыжки, а потом и на бёдра. Маша сжалась и тихонько захныкала.

В следующий момент раздался еле слышный короткий свист, и гибкий берёзовый прут полоснул по нежным девичьим булочкам. Девчонка вздрогнула всем телом и коротко простонала в мочалку, не разжимая зубов. Поперёк попы, точно по середине, тотчас проступила ярко-розовая полоса.

Снова короткий свист — и злая розга опять больно ужалила девчонку по голенькой попке, на этот раз в самом низу. Новая яркая полоска на нежной коже не заставила себя ждать. «Ааа!!!» — Выкрикнула Маша, содрогнувшись всем телом и оторвав на мгновение подбородок от лавки.

Раздалось тихое бульканье — отчим окунул розгу в холодный рассол и продолжил экзекуцию. Следующие два хлёстких удара больно обожгли девичью попочку крест-накрест. Две алые полоски пересекли её нежные булочки так, что местами даже выступили мелкие капельки крови и смешались с рассолом, который оставила на попе розга. Соль нещадно жгла девчушке задик, на давая продуху от боли даже между ударами.

Маша лежала, зажмурившись, и с содроганием ждала продолжения воспитательного процесса от отчима. Каждый раз, когда хворостина впивалась в её маленькие оголённые половинки, девчушка вскрикивала всё громче и вздрагивала так, что скамья, на которой её пороли, подпрыгивала и сдвигалась.

Попка горела огнём, девичьи зубы с силой вгрызались в жёсткую мочалку, а ногти впивались в деревянные доски при каждом новом ударе. Берёзовые розги, злобно присвистывая в воздухе, снова и снова секли пухленькую попку деревенской девчонки, оставляя на ней всё новые узкие алые полоски, на которые попадали брызги едкого рассола.

Снова короткий свист где-то вверху, потом тихий, но болезненный щелчок хворостиной по оголённой беленькой заднице, затем короткий, но громкий сдавленный девичий вскрик сквозь мочалку, и соль безжалостно жжёт новую ярко красную отметину, проступившую на паре мягких, трясущихся, как желе, округлых булочек...

Мужчина, увлечённый видом обнажённой и уже изрядно высеченной девичьей попочки, казалось, потерял над собой контроль и не мог остановиться. Он хлестал и хлестал малышку, не забывая менять хворостины и смачивать их ядрёным рассолом. Он не обращал внимания на то, что бедняжка уже плачет навзрыд, и продолжал полосовать её нежный задик...

В тот момент, когда Маша сжалась всем телом и с замиранием сердца готовилась услышать в воздухе очередной короткий свист, после которого розга оставит новый кроваво-алый след на её несчастных ягодичках, вдруг раздался какой-то грохот и топот. Металлический таз со звоном опрокинулся и отлетел в сторону, а отчим завалился набок и упал навзничь.

Попу Маше больше никто не сёк, но она всё ещё не решалась открыть глаза. На слух было похоже, что рядом с ней завязалась какая-то драка. Матерясь и огрызаясь, отчим попытался встать с пола и оказать сопротивление неведомому агрессору, который молча наносил ему один за другим гулкие удары по корпусу и звонкие — по физиономии.

Девушка в потёмках сначала подумала, что это Егор вернулся и заступается за неё. Решившись, наконец, приоткрыть один глаз, она не сразу смогла разглядеть в тусклом свете единственной свечи, что вообще происходит. Тот, кто за неё заступался, вовсе не был похож на её парня.

Это была невысокая, но очень подвижная фигура в длинном сером одеянии с седыми волосами до плеч. Волосы и свободная одежда развевались в разные стороны, когда их обладатель совершал невероятные прыжки, кульбиты и перевороты в тесном помещении. А грузная туша отчима была сейчас ...