Путь туалетной рабыни

Прошу прощения у читателей за такое рваное повествование. Буквально прыжками с одного момента на другой, но, увы, иначе у меня писать не получается... Не всё уже помнится в точности, да и далеко не всегда бывает возможность получить в распоряжение ноутбук, чтобы что-то написать. А желание написать, порой, возникает очень острое. Во мне осталось уже очень мало человеческого (а скорее всего много никогда и не было) и этот крохотный осколок личности цепляется за то, чтобы не исчезнуть совсем. Вот эти разрозненные записки — один из способов оставить о себе хоть что-то.

Из предыдущих моих рассказов может сложиться впечатление, что я привыкла к своей роли в этой жизни очень легко и просто. В первый же раз смогла съесть целую тарелку отходов сразу от двух девочек. Отчасти это так. Но лишь отчасти. Оле пришлось как следует постараться, чтобы получить толк от меня, чтобы я стала тем, чем она хочет. Те 6 лет, что отделили сцену в пустом школьном кабинете и поездку на дачу получились для меня... насыщенными. Это не обычный рассказ, а скорее серия небольших записей, которые должны частично заполнить долгую лакуну между одним и событием и другим. Краткий экскурс в то, как Оля дрессировала, переделывала и использовала меня. Надеюсь, это Вас хотя бы немного развлечет :)

Сразу после того случая в кабинете, я сильно заболела, у меня было сильнейшее отравление. Всё то, что я тогда приняла от девочек, вытошнило из меня в тот же вечер, у меня поднялась и держалась несколько дней температура, ужасно болел живот, кружилась голова, лихорадило и вообще мне думалось, что я вот-вот умру. Мне было страшно стыдно и обидно за такую слабость с моей стороны, мне было стыдно, что моя недавно обретенная Хозяйка несколько дней не могла мной пользоваться из-за моего нездоровья. Однако, когда я поправилась (мне ещё влетело от школьного начальства, ведь больничный я брать не стала), оказалось, что девочки не особо сильно во мне и нуждались. Возможно, тогда они слегка растерялись и просто не знали, как можно использовать живую игрушку. Но Оля, конечно же, быстро сориентировалась. Она придумала множество разных способов, как можно позабавиться с безвольной учительницей. В итоге, к концу учебного года я побывала подстилкой для всех мальчиков её класса на их вписках, вела уроки с самыми различными предметами в моих дырках (самое сложное было вести открытый урок для аттестации на первую категорию с банкой колы в попе. Все проверяющие явно видели, что со мной что-то не так, настолько бросалась в глаза моя неспособность нормально стоять и ходить, но никто ничего так и не спросил.

А для коллег была придумана версия, что я сильно упала на спину, поскользнувшись. В апреле-то месяце, ну да. Меня, кстати, успешно аттестовали), Оля пробовала бить меня, начиная от пощечин и заканчивая пинками по разным частям тела, приказывала долго находиться одной неудобной позе, например, работая подставкой для ног, капала расправленным воском, порола, потом, когда я уже переехала к ней, стала использовать как домашнюю рабыню и служанку. Своё обещание сделать из меня живой туалет, который Оля дала в день моего переезда к ней, Оля быстро позабыла, тогда, видимо, ей это не было интересно, она лишь хотела припугнуть меня. Но, как я сказала, поначалу Оля и так использовала меня очень интенсивно и разнообразно, так что вскоре это обещание позабылось.

Эти первая год-полтора мне думалось, что Оля испытывает меня, хочет проверить, на что я способна. Эта мысль только доказывает мою глупость, ведь Оле, моей чудесной, замечательной Хозяйке, было плевать, что я там могу или не могу, она все равно добилась бы от меня всего, чего бы только ни захотела. Она проверяла себя. Пробовала играть мной и прислушивалась к себе, что ей нравится, а что — нет. А я растворилась в потоке рабской жизни, меня словно бы не стало... Я просто делала всё, что мне говорили и получала от этого мало с чем сравнимое удовольствие. О, как же мне было здорово, когда Оля меня хвалила! И как тоскливо и горько было её разочаровывать. Я влюбилась в мою добрую Хозяюшку и люблю её до сих пор. Сразу после переезда к ней, Оля забрала все мои документы, а где-то через год принесла... свидетельство о моей смерти. И медицинское заключение, в котором говорилось, что я умерла от обширного инсульта. Как такие документы смогла состряпать первокурсница юрфака — даже не могу предположить. Да мне и не надо. В тот же вечер я, по распоряжению Оли, мелко разрезав ножницами, сожгла в металлической миске свои паспорт, свидетельство о рождении, пенсионку, ИНН, аттестат и диплом об образовании и остальные документы. И почувствовала после этого иррациональное чувство свободы, теперь ничто не могло отвлечь меня от моего служения моей Хозяйке. Оля наговорила на диктофон фразу: «Ты — моя вещь, ты принадлежишь мне. Ты не живое существо, ты — вещь. У тебя нет личности и своих желаний, ты — вещь» и ещё несколько подобных вариаций, а я несколько недель слушала эти фразы в наушниках, сутками напролет. Сначала они меня немного пугали, а позднее я не улавливала уже ничего, кроме сладкой музыки Олиного голоса.

Ещё через полгода служения Оле, моя Хозяйка решила, что слишком скучно выгляжу. Вскоре она сама (сама Хозяйка! Я чуть не свихнулась от радости!) обрила меня под ноль. Шикарная, густая грива черных, как смоль волос на тот момент, наверное, было единственным, что ещё напоминало мне о прошлой жизни. Я рассталась с этим напоминанием без сожалений. Дальше Оле захотелось поэкспериментировать с пирсингом. Так как ко второму курсу Оля обзавелась ещё более широким кругом знакомств, проблем отвезти меня в больницу или к мастеру не было. Так что вскоре на половых губах у меня появилось по восемь крупных колец, которые Оля любила замыкать вместе специальным съемным креплением так, чтобы к моей дырочке было не подобраться. Потом такие же кольца появились в сосках, крупное, размером с мужские наручные часы, кольцо в носу (а с ним же появилось и прозвище «бурёнка»), пирсинг в языке и даже в бровях. Кольца, разумеется, имели практическое значения: к ним присоединялась цепь, на которую меня периодически сажали, то дома, то на Олиной даче, то ещё где-нибудь. И лишь к концу второго года моего служения, в Оле проснулся интерес к главному...

— Слушай, чмоша... (прозвища периодически менялись, но это было у Оли любимым, она всегда к нему возвращалась) — Оля задумчиво откинулась в кресле, пока я подпиливала ей ноготки на ножках. Это была обычная процедура, завершавшая вечер воскресенья раз или два в месяц. Дальше — наложить на ноготки базу, два слоя лака и закрепить... Получается красиво :)

— Я тут подумала, ты интересный, конечно, зверек, полезный и всё такое, но мне становится скучно с тобой. — Оля с видимым сожалением посмотрела на меня, распластавшуюся на полу у её ног. Моё лицо залил густой румянец. Это было стыдно, очень стыдно слышать такое.

— Простите меня пожалуйста, я стараюсь изо всех сил... — только и смогла выдавить из себя неуклюжее, как и сама я, оправдание.

— Да знаю я, что стараешься, — Оля раздосадовано махнула рукой. — Офигенно ты стараешься, я даже не ожидала, что ты будешь настолько полезной.

— Я могу сделать что-то ещё, чтобы порадовать Вас? Чтобы Вам стало интереснее? — мой заискивающий голосок был, словно хрип олененка, которого душит удав. Я наслаждалась своей ничтожностью и одновременно стыдилась от того, что Оля была недовольна. Хотя и прекрасно понимала, что это почти наверняка игра с её стороны.

— Можешь, чмоша, можешь... — Оля без драматических, мхатовских пауз — не Оля...

— Стань моим туалетом, чмоша. — Оля внимательно посмотрела на меня. Хоть все мое внимание и было сфокусировано на том, чтобы не откусить кусачками ничего лишнего, кроме кутикулы, я ощущала этот взгляд теменем.

— Помнишь, тот, самый первый раз?

— Да, Оля, помню! — сердце сразу же учащенно забухало в груди, стоило Оле упомянуть ТОТ день, когда я стала её собственностью навсегда.

— Ну так ...