Мамина гостья. Часть вторая

Осозновать, что твоя мама, твой единственный в этой жизни родной человек — извращенка — очень трудно эмоционально.

Первое желание — это сказать или как-то показать маме, что ты знаешь о ней все и запрещаешь ей этим заниматься. Эта эмоция самой первой, вместе с комом, блокирующим горло, посетила меня. И гнев, по поводу того, как она могла именно так позволять унижать себя. Да, именно сказать, что ты все знаешь и запрещаешь.

Но по мере того, как гнев проходил, я начала думать о том, что моя мама взрослый человек и что она сама вправе решать, как ей жить и чем заниматься.

Потом появились вопросы, заданные мной самой себе, а нравится ли мне все, что происходит с мамой и что с ней делают? И самый главный и сложный для меня вопрос, на который мне было очень сложно дать ответ, а почему я стояла у двери и молчала, старалась не дышать и не вмешалась, когда та дама унижала маму и била ее по лицу? Да потому что я сама была возбуждена от того, что увидела, и мне хотелось смотреть на все. Мне это нравилось. Было очень трудно поверить в то, что это, правда, но это было правдой!

Я приняла решение понять, насколько это нравится маме, поискать доказательства и все ответы на свои вопросы. Буквально следующим утром, когда за мамой, уходящей на работу, закрылась дверь, я обыскала ее комнату. В разных ящиках мебели я обнаружила моток веревки, два фаллоимитатора, один из которых был простым пластиковым самотыком, а второй — латексный электронный, да ещё фотографии маминой гостьи.

Вот тогда я решила начать следить за нашим двором, и как только в нем появится эта дама, пробраться в квартиру и посмотреть, что и как будет происходить между ней и мамой. Это было самым простым, что можно было придумать, так как следить за мамой на работе, было бы для меня сложностью из-за надвигающейся сессии.

Но как я не хотела, чтобы что-нибудь между мамой и ее гостьей происходило бы у нас дома, моя мысль не становилась материальной. Они будто затаились. И мне оставалось только ждать, сдавать зачеты и экзамены, а еще постоянно думать, как же организовать слежку за мамой.

И я придумала! Я всегда была смелой и решительной. До самой смерти отца я была папиной дочкой. Отец не потакал всем моим капризам и желаниям, он просто много занимался со мной и воспитывал меня по-мужски: научил водить машину и мотоцикл, стрелять. Я даже согласно желаниям папы и вопреки желанию мамы занималась четыре года боями без правил. Если я что-то решала, то это было навсегда. В воскресенье я взяла у соседа мопед скутер, и в понедельник утром, сидя на нем, я ждала появления мамы из арки нашего двора. Следить было не очень сложно, потому что мама не думала, что за ней будут следить, и поэтому не создавала мне проблем. Самым сложным было находиться в шлеме и долго ждать, когда начнет что-то происходить. В первый день, я проводила маму до дверей офиса фирмы, в которой она работала, и, спрятавшись в сквере напротив входа в офис, сатала ждать.

Ждать мне пришлось часа два. Я увидела мамину знакомую, выходящую из дверей ее офиса. В женщине, идущей за ней, я с трудом узнала маму.

Одежда была не ее. По крайней мере, она была не похожа на ту, в которой мама была одета утром. Она была одета в одежду на пару размеров меньше, чем нужно. Скорее всего, это была одежда для девочки подростка. Хотя даже девочке так ходить не рекомендуется. Это смотрелось со стороны просто ужасно...

Я была относительно далеко от них. Но даже со своего места мне было видно, что сквозь одетую на маму кружевную блузку, просвечивали голые тяжелые груди с явственно торчащими сосками. Блузка обтянула мамину грудь так, что та могла в любой момент вывалиться наружу, а пуговки грозили вот-вот оторваться. Что же касается юбчонки, в которую была одета мама, то можно просто сказать, если бы она была одета на мне, молодой и современной девушке, то я бы задохнулась от стыда и ужаса. В этой юбке можно было бы только стоять прямо, держа руки по швам. Мамина гостья обернулась, что-то сказала маме, после чего мама остановилась, как вкопанная, а та с деловым видом направилась к стоянке.

Шлюха... Потаскуха... Такой вид был у мамы, пока она стояла и ждала. Через несколько минут к ней подъехал маленький женский автомобиль, когда мама садилась в него, я полностью рассмотрела всю позорность юбки, в которой она была. Юбочка была совершенно мала, она обтянула бедра, и при малейшем наклоне или даже просто неловком движении, наружу вылезало все — голая попа, ляжки, а уж если сесть, то и лобок мамы становились предметом всеобщего обозрения. Ведь, кроме малого размера, она была надета на голое тело.

Мама села на заднее сиденье. Как только за мамой захлопнулась дверь, машина резко сорвалась с места. Нагнала я их только на третьем светофоре. И, спрятавшись за две машины, стала внимательно наблюдать. Я не имела представления, куда они могли ехать, поэтому мне надо было держаться за ними.

Машина остановилась минут через двадцать, перед домом, где на первом этаже был магазин, в котором проходил ремонт. Мамина знакомая вышла с места водителя и наблюдала, как мама пыталась вылезти с заднего сиденья. Сделать это, не привлекая к себе внимания в ее одежде было довольно проблематично, поскольку ее подруга видимо специально откинула назад кресло водителя, и маме пришлось перелезать через него. Люди смотрели на них во все глаза.

Внутри меня все клокотало от того, как унизительно выглядела моя мать. Зрелище было жалкое. Я ненавидела эту мамину знакомую за то, что она так издевалась над мамой. Когда мама, наконец, вылезла из машины, они направились магазину, около которого остановились.

У крыльца здания Маргарита Николаевна повернулась и что — то сказала маме, указывая на место слева от ступенек. До меня донеслось только: «Жди меня здесь!»

Сама она поднялась по ступенькам вверх и скрылась за стеклянной дверью, испачканной краской. На оставшуюся маму было очень жалко смотреть. Проходили люди, смотрели на нее. Я услышала, как проходящая мимо мамы старушка прошипела, глядя на нее: «Шлюха... Потаскуха... ты бы ещё короче юбку одела. Блядь... Выставила всю пизду наружу». Старушка плюнула в сторону мамы и пошла дальше.

Я смотрела на маму. Она стояла, как послушная собачка, смотря в землю, вся красная от позора. Минуты через три на крыльце появилась ее знакомая в сопровождении рабочего. Мужчина остался наверху, а мамина спутница спустилась вниз и, проходя мимо мамы, бросила ей не глядя: «Пошли».

Пока они шли к машине, на крыльцо вышли еще рабочие, которые начали скалится, глядя на то, как мама залезает в машину на то самое заднее сиденье.

В этот раз ехали очень долго, по объездной дороге вокруг города, а затем еще минут пятнадцать от города. Я, чтобы не поняли, что я за ними слежу, то вырывалась вперёд, то сбрасывала скорость, давая себя обогнать. Машина съехала с асфальтового покрытия и направилась по грунтовой дороге в поселок. Пропетляв немного по улочкам поселка, машина остановилась у большого двухэтажного дома, в котором когда то был поселковый универмаг. Перед ним суетились люди, шла выездная торговля.

Опять произошла сцена маминого выхода из машины, во время которой мне хотелось просто сорваться с места и набить морду этой белокурой стерве, издевающейся над мамой. Но я сжала кулаки, опустилась локтями на бак скутера и просто старалась смотреть в землю.

Маргарита Николаевна поговорила с продавщицами, и, указав матери на прилавок ушла с ними в помещение магазина. Это был просто ужас! Маме с красным от стыда лицом пришлось разбирать коробки, стоящие на земле. Постоянно подходили покупатели, и она обслуживала их, постоянно нагибаясь и поворачиваясь... Все ее прелести поминутно вылезали наружу. Она ловила на себе недоуменные, а порою и презрительные взгляды. Особенным презрением и осуждением отличались женщины и старушки. До меня доносились оскорбления в адрес мамы. Мне было обидно за неё и хотелось соскочить со скутера, подбежать к ней закрыть ее собой. Или ...