Семейные проблемы семьи Андрулайтис (рассказ — быль)

повел бровями Балдис.

— Что ты, милый! Ми с Эдвардом оставляем тебя здесь, а ми пойдем к нам.

— Диск смотреть? — не сдавался слегка повеселевший Балдис.

— Если хочешь, то ми оставим его вам, — ответила соседка и резко встала.

— Эдвард, Отдай ему диск. Пусть развлекаются, а ми потом будут смотреть...

— Хорошо, моя прелесть! — я тоже встал, прижал ее к себе и крепко поцеловал в подрагивающие губы, Они всегда начинали подрагивать, когда ей хотелось заняться сексом, — будет так, как ты сказала, — ответил я и передал Балдису диск.

— Откуда это у тебя? — подскочила к любовнику жена и ревниво перехватила диск.

— Да так. Записал кое-что из компа, когда в одиночку вечерами клевал носом у его экрана...

Я вошел в их зал и окунулся в море чувств прекрасного от одного взгляда в сторону висящих картин.

— Ти не находишь, Эдвард, что здесь нам намного приятнее бить, чем у вас? — Валда подошла и тут же уселась на мои колени. Я обнял ее за талию и еще раз удивился малости ее размера. Она походила на девчонку десятиклассницу, вдруг севшую на колени любимого учителя.

— Конечно. Каждый кулик свое гнездо хвалит. Мне здесь очень приятно находится. Только чего-то все же не хватает...

— Чего же? — насторожилась она...

Мне хотелось сказать «детского смеха», но я вовремя сдержался, чтобы не травмировать ее. Поэтому пожал плечами и просто ответил; «Не знаю... «.

— Ты очень великодушный! Я догадался, что ты хотел сказать...

— И что же? — я продолжал играть дурачка.

— Ребенка...

— Ты права, моя радость, от тебя ничего не скроешь, — я целовал ее щеки, слизывая с них набегающие слезинки.

— Не надо так расстраиваться. Уверен, что после сегодняшней ночи у тебя родится сын.

— Откуда такой уверенность? — она смотрела в мои глаза так, как смотрит любимая собака, надеясь получить лакомый кусочек.

— Я так решил... А как ты его назовешь, если родится сын?

— Хотела, как тебя. Но потом решила, что обижу Балдис. Назову «Эрик».

Мы выпили по бокалу шампанского и медленно терлись друг о друга в тихом ритме старого, доброго танго. Я целовал ее в шею, а она шептала; хочу ниже, ниже...

Я не жалел, что сорвалась групповушка, чувствуя, что наедине с Валдой дышится легче и свободнее.

— Я устал, Эдвард. Неси меня кровать, — прошептала она едва оторвавшись от моих губ. Я ликовал. Эта интеллигентная, культурная женщина, которую можно было поставить в первом ряду одной из первых женщин нашего гарнизона, выбрала именно меня, а ни кого-нибудь из местных мустангов, отличных от меня только размером яиц и члена. «И что она нашла во мне такого, необыкновенного, чего не видит моя жена-вертушка, живущая вечным поиском очередного «мустанга»?, — думал я, неся в спальню Валду, уснувшую прямо на моих руках. Там я усадил ее на кровать, осторожно раздел и уложил в постель, укрыв ее белоснежной простынкой.

— Спасибо, родной, — она поцеловала меня и тут же уснула.

Я вышел на балкон, уселся в кресло, поглядывая на мерцающие в небе звезды. Закурил, опять поглядел на звезды, подумав: «Неужели и там где-то далеко тоже есть жизнь?». Жизнь. Ты прекрасна! Вот и эта чудесная милая женщина борется за ее продление, мечтая о сыне. А моему уже семь. Осенью пойдет в первый класс. И тут я вспомнил наш поход с сыном в госпиталь, где лежала моя Людмила, родившая девочку. Мы давно решили с ней, что если будет девочка, то назовем ее Еленой. Это прекрасное имя носили две мои бабушки и мы решили, что это имя не должно исчезнуть с уст членов нашей семьи.

— Смотри. Не плачь и не зови маму домой! Будь мужчиной! А настоящие мужчины никогда не плачут, — наставлял я пятилетнего Леонтия (имя деда) перед нашим походом к маме.

— Ты понял меня, сын?! — я наклонился и приподнял его голову за подбородок.

— Понял, — тихо ответил тот, продолжая правым носком сандалия выписывать на ковре какие-то замысловатые фигуры.

Сын был моей первой большой радостью в семейной жизни. И родила его Людмила словно по заказу. Когда она была на последнем месяце беременности я говорил ей в присутствии друзей, чтобы она родила сына 3 октября.

— Есть! — товарищ командир, — она шутливо приставляла ладонь к правому виску.

— А почему именно третьего октября? — спрашивали друзья свидетели нашего разговора.

— Потому что именно третьего октября приказом Министра Обороны он получил свое первое звание «лейтенант» после окончания училища, — смеясь отвечала Людмила, и родила таки Леню утром третьего октября. Поселок гудел от удивления. «Смотрите, посмеивались люди, какая исполнительная у Звягинцева жена. Приказал муж родить сына третьего октября и нате вам: «Родила, как на блюдечке с голубой каемочкой». А сейчас мой наследник готовился к встрече с мамой, выслушивая длинные нотации отца о том, кто есть настоящий мужчина. И надо сказать в первые минуты встречи он крепился, не плакал, угощал маму конфетами и мандаринами, но когда наступило время уходить, у него навернулись слезы, он протянул ручонки и попросил; «Мамочка. Пошли с нами домой!» Я тут же одернул его за рубашонку, но было поздно. Мама обняла сына, прижала к себе и, заплакав, сказала; «Еще нельзя. Дядя доктор не разрешает»

— Папа! А ты чего молчишь? Арестуй этого нехорошего доктора, который не пускает мамочку домой!

— Нельзя, сынок. Я командир в своей части, а здесь командует дядя доктор. Ну. Пошли.

Мы уходили, а сын все время оглядывался, и на улице долго махал ручонками, видя маму в окне.

— А кто — то обещал не плакать и говорил, что он настоящий мужчина, — заметил я, видя с какой неохотой сын идет к газику.

— Это я обещал не плакать, а ты говорил кто настоящий мужчина, — ответил сын.

— И кто же он?

— Ты, папа...

— Почему?..

— Потому, что не плакал...

Эту историю я рассказал Валде и той еще больше захотелось иметь сына.

Накурившись и насмотревшись на небо и всплывшую луну, я пошел в спальню. Валда спала, тихо посапывая. Я разделся, прилег к ней, обнял за плечо...

— Ух! Как ты накурился. Насмотрелся на ночное небо? И что ты там увидел?

— Мерцающие звезды...

— И что они тебе сказал?

— У тебя будет сын...

— Тогда поехали! Небо сказал. Надо небо слушать! — встрепенулась она и мы слились с ней в страстном экстазе. Из бурного начала мы вскоре перешли к размеренным движениям. Я потихоньку натягивал ее тело на себя так, что член медленно входил в ее «сокровище» и также медленно выходил. Когда член был на самой глубине ее тела, она наклонялась и целовала меня в губы, а потом отстранялась и все повторялось в монотомном ритме. Но вдруг, во время одного из самых страстных поцелуев, она с такой силой впилась в мои губы и не отрываясь от них так энергично заработала тазом, что называлось у нас «когда я вдруг становлюсь мужиком», причем я не дергался, а только держал член «столбом», я почувствовал, как извивается ужом ее тело, меня так разобрало, что пульсирующая струя ударила сама в ее лоно, которое уже отвечало встречным потоком. Дело было закончено, но мы, застывшие в этой позе еще долго лежали так, пока я не шлепнул ее по попке и не сказал:

— Привет, мадам. Приехали...

— Куда приехали? — переспросила она.

— На станцию сыновей! — засмеялся я и мы долго катались по кровати, сжимая друг друга в крепких объятиях, награждая нежными поцелуями.

... Прошел месяц и семью Андрулайтис вдруг перевели служить на дорогую их сердцу Балтику. Я подумал, что тут не обошлось без забот политработников, так как по поселку уже ползли служи о наших отношениях с Валдой. Я поделился этой мыслью с женой. Та обреченно махнула рукой.

— Ну, что за жизнь пошла?! Только найдешь хорошего любовника, как его тут же отнимут: либо очередная сучка, либо кобель — начальник. И куда тут красивой женщине податься? — тяжело вздыхала жена.

Отслужив свой срок, мы оказались в родном Севастополе. Сын, закончив мореходку старпомил на одном из голландских контейнеровозах, поговаривали, что скоро он будет назначен капитаном. Я работал в штабе флота на должности гражданского инженера. И вдруг как-то на пляже мелькнуло знакомое лицо:

— Ба! Кого я вижу! Никак супруги Андрулайтис?!

— Ты не обознался, Эдвард. Это ми приехал из Рига.

— Не порываете с Россией? — шептал я, целуя ее в губы и шею.

— С вами порвешь? — усмехнулся Балдис.

— А что так?

— Сын наш Эрик. стал морским офицер, служит на корабль Балтики, — сбивчиво отвечала Валда, сияя от счастья.

— Говорил, что его могут перевести в Севастополь, — гордо добавил Балдис.

— Познакомишь, если переведут? — спросил я.

— Конечно. Это же твой сын, _ шепнула она на ухо.

— А где же твой Людмила? — громко спросила Валда, кивнув в строну моей второй жены, молодой, модной блондинки.

— Знакомьтесь. Это Светлана. А Людмила умерла десять лет тому назад, — печально вздохнул я.

— А дочь, сын?

— Сын старпом на контейнеровозе...

— А дочь?

— Живет здесь. Замужем за стармехом голландской фирмы. Возит бананы в Америку и Европу. Жаль только то, что так все напряглось в мире, — добавил я.

— Ух ты! Да у тебя вся семья — потомственные моряки, — крепко обнимал меня Балдис.

— Милый Эдвард. Ты принес наш дом счастье. Эрик — твой колодка, похож на тебя...

Я посмотрел на них с такой любовью, словно это были мои дети.

— Эх! Побежали, друзья в море! Какое оно сегодня синее и спокойное... — предложил я.

— Самое синее в мире Черное море мое! — пропел басом Балдис, и мы рассмеялись...

Эдуард Зайцев.