Из Гёте

Седовласый человек в гражданском с интеллигентным лицом и внимательным взглядом под блестящими круглыми стёклами очков стоял у окна, заложив руки за спину. По крыше соседнего дома важно расхаживали голуби. Седовласый наблюдал за ними, потом снял очки и протёр стёкла мягкой салфеткой.

— Товарищ Иванов, срочное донесение из Берлина, — вошедший капитан протянул ему радиограмму.

«Райнер — Шиллеру. Совершенно секретно. Прибытие Гёте обеспечено. Операция прошла благополучно. Ждём дальнейших указаний», — надев очки, седовласый пробежал глазами донесение.

— Ну, вот и замечательно... — задумчиво сказал он, продолжая наблюдать за голубями. — Передайте агенту Гёте, что мы ждём выполнения поставленной задачи.

Майор госбезопасности Ругнов вальяжно раскинулся за письменным столом. Он изучал личное дело подследственной Кангун. Она числилась в группе профессора Бибикова. Профессора взяли, как немецкого шпиона. Вместе с ним по делу проходили несколько преподавателей и студентов. В числе их — София Кангун, двадцатилетняя студентка второго курса филологического факультета.

Ругнов поигрывал пальцами по столу, время от времени делая карандашом какие-то понятные ему одному пометки на листке бумаги. Чёрт! Какая жара! Майор вытер потное лицо, встал и налил воды из графина, выпил жадным залпом. Стояла середина июля. Сейчас бы самое время махнуть на рыбалку. Так нет же! Сиди и разгребай это дерьмо!

— Сибирцев! — громко позвал майор.

И сразу в кабинете появился молодой розовощёкий лейтенант.

— Привести ко мне Кангун... Ту, что по делу профессора Бибикова идёт... — распорядился майор.

София, поджав ноги, сидела на жёсткой железной койке в камере-одиночке. Её привезли сюда ночью, вырвав из тёплого бабушкиного дома. Всё было словно в кошмарном сне. Вот она вернулась с лекции, села набросать план курсовой. Заснула прямо над книгами. Потом был громкий, нетерпеливый звонок в дверь. Люди в форме ворвались в квартиру, оттеснив перепуганную до полусмерти бабушку. Перевернули всё вверх дном, для чего-то забрали её записи, поздней ночью привезли сюда, в эту затхлую камеру без окон.

— За что? За что? За что?! Это ошибка... Конечно, ошибка!... — металась беспокойная мысль, назойливым комаром сверля мозг.

— Арестованная Кангун! На выход! — её мысли были прерваны скрежетом открывающейся железной двери.

Послушно заложив руки за спину, София шла куда-то под конвоем. Коридор... Длинный... Бесконечный... Тусклый свет растекался противным тревожным туманом. Поворот, ещё поворот, чётвёртый, пятый, шестой... Она сбилась со счёту. Звук кованых каблуков конвоира колоколом отдаёт в ушах. Хочется забиться, спрятать голову под подушку и не слышать, не слышать! Не видеть этого туманного марева!..

Вдруг её втолкнули в какой-то кабинет. От яркого солнечного света она зажмурилась, закрыла глаза и постепенно открыла их, вновь привыкая к ясному дню.

— София Марковна Кангун... — чей-то строгий голос произнёс её имя, чётко разделяя слова, словно пробуя его на вкус, наслаждаясь его звучанием.

Она увидела за столом полноватого майора средних лет с потным раздражённым лицом, на котором колюче поблёскивали маленькие серые глаза.

— Садитесь, — почти вежливо приказал майор, указывая рукой на стоящий в центре комнаты стул.

Девушка послушно опустилась на самый краешек, красиво поставив ножки и не сутуля плечи. Её растила бабушка, бывшая воспитанница Смольного. Женщина должна сохранять достойную осанку. София всегда сохраняет.

Майор встал и обошёл её вокруг, сверля прозрачными глазами. Тоненькая, хрупкая фигурка в скромной белой блузке и чёрной штапельной юбочке в «татьянку», белые носочки на крошечных ножках. Длиннющая толстая коса ниже пояса. Волосы такие тёпло-каштановые, словно тёмный гречишный мёд, в лёгких завитушках на висках. И личико... Личико совсем детское... Да, типичная шпионка! Все они... невинными овечками прикидываются!

Эх, развалить бы её прямо здесь! Чтобы знала, что такая же, как и все, самая обыкновенная. Интеллигенция паскудная! Строит из себя фыфу, а задери юбку, так ничего там особенного нет, кроме обычной бабьей норы.

Майор вдруг ощутил сладкое подрагивание в штанах. Эх, как не кстати! Вот вчера, допрашивая крестьянку Дарью Пименову, он оттянулся на славу. Баба оказалась понятливой. Едва он подошёл вплотную, впериваясь жадным взглядом в большие дыни за блузкой, она выставила корму вперёд, приблизив её к его рукам. Майор без церемоний запустил ладонь под застёжку.

— Погодите, гражданин начальник, — хихикнула баба и, расстегнув пуговки, выпростала свои фрукты наружу.

— Иш, ты! Какая спелая, — засмеялся он и стал мять её груди, словно огромные комья сдобного теста. — Мужик-то давно что ли не пользовался? — спросил, от удовольствия закрывая глаза.

— Давно, — смешно раскрывая рот, согласилась Дарья. — Мужик еще лет пять как сгинул... Ни вдова, ни жена...

— Ой, так уж и не было никого, — хохотнул майор, продолжая скатывать пальцами шарики больших, налившихся словно вишни, сосков.

— Да, конечно, бывало, — Дарья смущённо прикрыла рот широкой ладошкой. — Как без этого? Я женщина, сами видите, справная...

И она, уже разомлевшая от его рук, начинала громко сопеть и подрагивать пышным задом. Ух! Майор быстро поставил её на ноги, развернул к себе широкой спиной и нагнул. Баба послушно порхнула юбку вверх. Мать честная! Портков на ней не было совсем.

— Ты что же, будто знала? — довольно облизнулся майор.

— Та нее... Мы в деревне портки не носим, — протянула Дарья с лёгким смешком.

Взору майора открывалось много вкусного. Большая округлая, словно из сказки, репа, вся белая и сдобная, как необъятный каравай свежего хлеба, плавно перетекала в пышные превеликие бёдра. Шурнув рукой между ними, ощутив тёплую липкость, майор растянулся в довольной улыбке. Он быстро вытащил свою распёртую кувалду и без лишних слов засадил её в мокрую мохнатую кобуру Дарьи. Баба охнула, задрожала и стала поверчиваться на нём, чуть поскуливая как-то по-щенячьи.

— Обопрись, обопрись руками о стол! — скомандовал майор. — Мне поднажать надо.

Она опять послушалась его. И Майор заходил шибче. Кобура у Дарьи была широкая, свободная, кувалда проваливалась легко. А ему очень хотелось тугости, чтоб сжало, обняло его со всех сторон. Впрочем, у Дарьи было другое преимущество — глубина. Он засаживал ей по самые свои шары, ударяя ими о мягкий, трясущийся, будто студень, зад. Майор делал это методично, изредка издавая крякающие звуки, словно и в самом деле забивал кол в землю. И только тихие стоны Дарьи да смачные хлюпанья раздираемой кобуры нарушали спокойную картину. Изрядно попотел Ругнов, окучивая плодородный чернозём спелой бабы.

И вдруг он забился в конвульсиях и выпустил в Дарью свой пар. Потом вынул кувалду, вытер о подол юбки, как ни в чём ни бывало застегнул штаны. Дарья тоже оправила юбку и посмотрела на него масляным взглядом светлых глаз.

— Ну, на сегодня всё, — строго заключил майор. — Допрос продолжим завтра. Лейтенант, увести!

Покачивая необъятным задом Дарья выплыла из кабинета.

Воспоминания о вчерашнем удовольствии пролили бальзам на душу майора, но заставили напрячься в другом, гораздо более значительном его месте. Там заныло, прямо засвербело. И эта маленькая интеллигентная жидовочка, всё больше раздражала майора. Но раскурочивать её сейчас он не хотел. Надо было выудить информацию. Он понимал, что даже под пытками она ничего не скажет. А значит... Значит надо было искать изощрённый подход. Сейчас же ему хотелось такой простой и тёплой Дарьи. Без заморочек и лишних слов. А с жидовочкой он ещё успеет позабавиться.

— Итак, София Марковна, расскажите о своём ...