Укрощение

День не задался с самого утра. Накануне Савва отмечал на работе свой день рождения. В подарок от коллег он получил навороченный японский будильник. Незамедлительно были проведены испытания. Будильник — футуристический гэджит кислотно-лимонного цвета — демонстрировал разнообразные чудеса, заложенные в него изощренным технологическим умом: выдавал оглушительные полифонические мелодии, вибрировал как сумасшедший, подпрыгивал, мигал и громко кукарекал, включал сирену и яркий прожектор. Разве что не сцал кипятком и не делал клиенту харакири. Но и без попытки харакири было очевидно, что он способен поднять на ноги любого человека в любом состоянии кроме, быть может, одного исключения — если тот был трупом. Будильник стоил каких-то бешеных бабок, а основным спонсором, как намекнули Савве, была его начальница Клаудиа Штольц.

Подарок был со смыслом. Савва, попавший после окончания провинциального университета в глубинке России в московский филиал известной немецкой фирмы после зубодробительного отбора, смог выдержать конкурс и, тем более, удержаться на работе только благодаря своему незаурядному техническому таланту и приличному немецкому. Его утренние опоздания были притчей во языцех и предметом постоянных разборок с шефом отдела экспериментальных технологий фрау Штольц. Все типичное для немцев было возведено в молодой и симпатичной в общем-то фрау Штольц в квадратную степень — она была сверхбелобрысая, сверхцелеустремленная, и, естественно, сверхпедантичная. Она просто бесилась, хотя и старалась этого не демонстрировать, когда в понедельник утром на совещание, которое начиналось ровно в девять и ни минутой позже, вползал где-то в пол-десятого, а то и ближе к десяти, виновато понурившийся Савва.

 — Bitte, — сухо кивала фрау на единственный пустующий в кабинете стул. — Ви опят опоздали, Сава, — говорила она со своим сверхнемецким акцентом. — Я делайт вам последни предупреждений. Я ставит вопрос о сниматии вам бонус за квартал. И ви опят без галстук. — одетая в идеально отглаженную брючную пару фрау Штольц морщилась, как засохший лимон, а Савва виновато шарил рукой по рубашке, выуживал из кармана пиджака мятый галстук и быстро натягивал его на шею. Ритуал был завершен. Только после того, как он докладывал начальнице результаты своей работы за прошедшую неделю, глаза немки слегка разглаживались, а акцент становился не таким чудовищным.

Четверо молодых коллег Саввы по отделу — Иванов, Петров, Сидоров и Кошкинд — выходили после совещания покурить и ожесточенно спорили, когда белокурая бестия наконец-то выдаст Савве волчий билет.

 — Еще пару недель потерпит и выпрет нахрен, — уверенно предрекал интеллигентный очкарик Иванов.

 — Не, — рассуждал лощеный Петров, — конца квартала дождется, когда бонус делить будут. Ей же его доля достанется.

 — Фигли ей та доля, она сама в доле, — уверенно вмешивался всегда все знающий коротышка Сидоров. — Она ж племянница Лемке, вице-президента компании. Зуб даю, у нее пакет акций нехилый, на хрена этой козе Саввин баян. Тем более, по работе к нему предъяв нет.

 — Таки уже и нет предъяв, — ревниво вмешивался Кошкинд. Он был самым головастым и самым старшим из всей пятерки сотрудников отдела, успел эмигрировать после МГУ на историческую родину, но вскоре почему-то вернулся назад на родину географическую, за что получил кличку «возвращенец». — А кто сверхпроводимые материалы пожег, а кто кошака на работу притащил, а кто, в конце концов, постоянно игнорирует элементарное требование должностной инструкции о распорядке дня?

 — А я все-таки с удовольствием засадил бы Клавке по самые помидоры, — ставил точку в споре очкастый Иванов и все спешили на рабочие места, усиленно делая озабоченные лица.

Так вот, новый день, последовавший за хэпибёздовской вечеринкой, не задался с самого утра. Съемная Саввина квартира пребывала в мирной спячке, когда японское чудо техники выдало попсовую фугу до минор Баха с такой оглушительной полифонической мощью, что с котом Фрицем, названным так из чувства протеста, и спящим обычно на подушке рядом с головой Саввы, с перепугу приключился понос. Вонючая жижа щедро брызнула на волосы бедного любителя домашних животных, лишь на секунду медленнее кота среагировавшего на самурайскую подлянку. Подорвавшийся с подушки Савва увидел лишь самый кончик фрицевского хвоста, мелькнувший и скрывшийся за поворотом на кухню.

С такой же звериной стремительностью Савва метнулся в ванную и, даже не успев до конца произнести три заветных слова, уже подставил под душ свою пострадавшую голову. Потратив полчаса времени, целую бутылку шампуня и пол-флакона случайно обнаруженного в шкафчике хозяйского одеколона «Шипр», злой и голодный Савва уже выбегал из лифта, чуть не сбив с ног какую-то пенсионерку.

 — Господи, — раздался за его спиной скрипучий голос старушенции, окончательно развеявшей все иллюзии, — коты в лифте срут, мужики с утра какую-то гадость пьют, когда будет порядок в стране...

Разодрав рукав единственного своего пиджака о какую-то железяку, торчавшую из косяка входной двери, Савва выскочил на свою улицу и минут десять ловил машину. Две остановились, но тотчас же мгновенно умчались, едва тот всовывал голову, чтобы назвать место назначения. Наконец его подобрало за пятьсот рублей какое-то мурло на раздолбанном «Москвиче», дыхнувшее на Савву таким перегаром, что у того полегчало на душе и показалось, что жизнь налаживается. Это впечатление не смог испортить даже тот факт, что на заднем сиденье оказалось какое-то незамеченное в горячке горизонтальное тело, мирно храпящее и оглушительно выпускающее газы на самых подлянистых ухабах, игнорируемых мурластым лихачом.

Тем не менее, чем ближе подъезжал Савва к своему офису, расположенному в уютном особняке на Бульварном кольце, чем дольше тыркались они по пробкам, чем громче делало мурло свой шансон, тем пакостнее снова становилось настроение Саввы. Он в который раз смотрел на часы и убеждался, что вместо положенных девяти часов будет в офисе не раньше десяти. Когда же в двух кварталах от офиса их раздолбайка, почти не затормозив, въехала в задницу выскочившего из подворотни УАЗика с военными номерами, и Савва тюкнулся головой в лобовое стекло, он, наконец, полностью убедился, что это не его день.

Когда мурло нашарило под сиденьем монтировку, растолкало тело на заднем сиденье и оба с милитаристским слоганом «убей гандона!» выскочили на разборку, Савва осторожно ощупал свою пострадавшую во второй раз за утро голову и убедился, что крови нет, зато лоб стал в два раза толще и даже как-то нависает над бровями. Неуверенными движениями Савва сумел извлечь свое тело из машины и, пошатываясь, побрел к месту службы, даже не вглянув в ту сторону, где раздавались возбужденные крики и начинали мелькать руки и ноги.

Знакомый охранник на входе с подозрением взглянул на Савву и почему-то попросил предъявить служебное удостоверение. В отделе, куда Савва понуро вполз, коллеги воззрились на него с разнообразными выражениями на лицах. Выражение очкастого лица Иванова означало — «ни хрена себе сказал я себе». Лощеная ряха Петрова с плохо скрываемой радостью извещала — «теперь точно бонус хрен получишь!» Сидоров скорчил репу, на которой можно было прочитать — «так... продолжение вечера было томным... живем не сладко, зато пьем не кисло... « Возвращенец Кошкинд с мудрой грустью окинул Савву взглядом, в котором чудилось что-то ветхозаветное, типа — «и это все пройдет».

Савва почти добрел до своего рабочего места, когда дверь кабинета фрау Штольц распахнулась и та, выскочив в отдел, командным немецким голосом, не предвещавшим ничего доброго, отчеканила в его сторону: — Сава, ко мне! — и скрылась за дверью.

«Сука, — угрюмо думал Савва, еле перебирая ногами в сторону кабинета, — охрана ...