Розы и шипы. 2ая и 3я части

произносить «ласкать» или «любить», чтобы не вводить её в заблуждение), есть сотни способов.

 — Но как ты можешь... — пораженно воскликнула она ошарашено глядя на меня, с расширенными, как у «поплывшего» нарка зрачками.

 — Для близкого человека — запросто!!! — уверенно ответил я — ... да и он как правило в долгу не остаётся, — добавил чисто машинально — нет эта белая кожа — просто чудо какое-то!!! — она опять стала похожа на пунцовую розу, а приоткрывшиеся сочные губы, с неизвестно откуда взявшимися на них бисеринками пота, ненавязчиво качнули меня и мир вокруг стал плавно исчезать в ватной дымке. Барахтаясь, как неоперившийся подранок в этом вязком тумане, поглощающем последние капли и без того на всё уже давно согласного рассудка, и уже по опыту зная, чем всё это может кончиться и какой сволочью я потом буду себя чувствовать, (а сломанной кукле, ещё вчера уверенной в своей исключительности я вообще не центр психологической реабилитации), начинаю по возможности без ломки мебели и грохота (что с моей комплекцией вовсе не такая простая задача), в стиле «а-ля ниндзя» в окружении, по стеночке, по стеночке ретироваться, к заветному выходу из этой гормональной ловушки природы на Homo Sancties. Дверь становится, периодически выныривая из тумана, с каждым судорожным движением, плавно кружась и раскачиваясь всё ближе и ближе, спасительная свобода уже стал едва ощутимо ощущаться запах свежести — так пахнет для мужчины свобода, но...

Но недаром аквалангистов учат, не делать судорожных движений в воде рядом с хищниками — дальнейшее уже не зависит не от меня не от неё. Одним скользящим движением (чёрт! — может она скрытая ниндзя??!), этот полуребёнок оказывается прижавшимся ко мне и уже требовательно, ухватив меня за лацканы целится в меня какой-то своей супертирадой всех времён и народов в соло-исполнениии.

 — Ай спасибо! Ай молодца! — да лучшего ты не могла сделать для мужчины — судорожно вцепившееся в одежду руки отрезвляют круче ледяного душа, теперь когда от меня собираются что-то требовать, я собран и ясен рассудком, как Будда на горе Будды, в день Буддостояния.

Бластеры моих соколячих, кошачьих а также просто дышащих холодным интересом энтомолога к миру насекомых, глаз просто и незайтеливо классифицируют агрессора, на всех доступных мне уровнях и измерениях, непринуждённо накачиваясь при этом всеми известными (и неизвестными!), мне видами, губительных для клеточных форм жизни, излучений и частиц, пока ещё сдерживая этот рождающийся смертоносный вихрь, чтобы если вдарить, то без всяких там дилетантств, типа контрольного пинка в голову.

Но настоящая женщина, даже в девичестве — чуткое существо — мгновенно всё уловила и ослабив хватку, походя забыв сногшибательную тираду, с невинным взглядом, доверчиво прикорнувшего к материнской груди, младенца, трепетно дрожа от кончиков ресниц, до кончиков ногтей, привстав на эти самые дрожащие кончики, вся вытянувшись как одна фантастическая живая струна, бесстрашно вдвинулась на полный экран, в сетку прицела, моих полыхающих хаосом бластеров и выдала 6x10 — — если я не буду бороться с тобой, то останусь девственницей???

На этот абсолютно идиотский вопрос, существующий против всех правил логики, физики и всех остальных вроде не самых идиотских наук, я мог только прохрипеть, старательно цепляясь из последних сил, острыми когтями, абсолютно ЧУЖОГО (!) голоса, за края обрыва на котором мы стояли —

 — ЕСЛИ ПОЛНОСТЬЮ подчинишься мне...

Внимательно глядя мне в глаза, она, помедлив, кивнула

 — Хорошо! я ТВОЯ — делай что хочешь, но помни — ты обещал!!! — звонко и даже торжественно, словно брала посреди прихожей, в свидетели многочисленную толпу богов, духов и прочую живность в радиусе ближайших трёх-четырёх парсеков, прозвенела она и расслабленно, чуть ли не засыпая, горячим воском окончательно, растаяла в моих объятьях (??!), склонив свою голову мне на грудь, слегка вжавшись, замерев там.

Потрясённый, я некоторое время просто стоял, машинально нежно, по отечески, гладя волосы на её голове и затылке.

В голове было абсолютно пусто, не одной мысли просто не было — этот мираж просто не воспринимался реально какое-то время.

Мягко запрокинув её голову и нежно поцеловав её в лоб, так и не дождавшись, когда она посмотрит мне в глаза, какое-то время я просто любовался прелестью её стыдливого смущения. Склонившись к её по детски мягкому ушку, я как кающийся грешник на исповеди прошептал ей...

 — Знаешь мужчине иногда бывает очень тяжело сдерживать свои звериные инстикты... и если ты начнешь хоть в чём-то сопротивляться мне... или отказывать в чём-то... я не хочу чувствовать, потом себя сволочью понимаешь?

Она, поражённая этим откровением, подняла на меня свой увлажнившийся взгляд, ресницы её дрожали — Да... конечно... понимаю.

Чёрт как сильны всё-таки шаблоны мозга, она соврала мне, она СОВРАЛА!!! — мой мозг испуганно заметался под черепной коробкой с каждым ударом крови наливаясь отчаянной злостью загнанного в угол хищника. Красная пелена начала плавно стекать сверху вниз, окрашивая мир в красное, прячась вместе с ней!!! от меня в этом красном мареве.

 — Тыыыы — прорычал я, удержав испуганно обвисшее тельце в моих руках (если бы она дёрнулась я бы просто отшвырнул её от греха подальше и ушёл) а так я всё еще пытался... пытался... договориться даже не столько с ней, сколько с раздвоенной своей сутью.

 — не понимаешшшь... — тихий ужас разрастался в карельских озёрах её глаз, и я стал чувствовать себя главным персонажем улицы Недовязанных на ближайшие две пятилетки, уже чувствуя как открывается мой взор на мириадах постеров, шутеров и просто служебных ориентировок, я сделал нечеловеческое (как всё-таки хорошо иногда не быть человеком!), усилие и посмотрел на мир другими глазами за ориентир в этом хаосе взяв её взгляд, даже воспоминание этого взгляда, сделав его своим кагинава, якорем-кошкой.

В мозгу прояснилось — серые глаза — это так прохладно и спокойно, особенно если в тебе плещет, норовясь перелиться, через глазницы, хаос.

Всё в очередной раз скакнуло, сжалось и прыгнуло обратно, синхронизировав размеры внутри и снаружи жалкого черепа.

Я осторожно разжал, всё что можно было разжать не ломая, в пределах досягаемости и просто, как гид в Эрмитаже, дружески сказал

 — Всё очень просто или ты сегодня моя послушная девочка или завтра ты проклянёшь то, что было сегодня, разочаровавшись сама и разочаровав меня.

 — Мы уже дали обещание друг другу, что тебе ещё надо! — отчаянно крикнула она мне в лицо.

 — Мы? — друг другу??? — с лёгкой иронией спросил я её, ощущая как в этот момент, удивлённо и неверяще затрепетали наши нити.

 — ТЫ!!! — СУМАШЕДШИЙ!!! — гневно и НЕВЕРЯЩЕ обвинила она меня, в то же время заворочавшись в моих объятьях, с удивлением обнаружила, что она в них АБСОЛЮТНО свободна, и задумчиво перестала в них суетится.

 — Тебя это беспокоит??? — заинтригованно поинтересовался, с наслаждением, похоже, каждой своей клеткой упиваясь восторгом рождающегося момента нового мира.

 — Знаешь, а ведь наверное нет?! — отстраненно (!) удивившись, ответила она, киловаттами искренности и взаимопонимания ласково ослепив меня своим улыбающимся МНЕ (!) просветлённым взором.

 — так что ТЫ ответишь МНЕ — осторожно, стараясь не делать резких движений, спросил я её. Она оценивающе (&&&&!), и тут же поняв свою ошибку, доверчиво прильнув к моей груди, снизу вверх исподлобья восхищённо, счастливо-удовлетворённо зарываясь в мою грудь, робко-утвердительно спросила

 — Ты ведь будешь моим папочкой? — я потрясённо механически кивнул.

Поворочавшись на моей груди и чувствуя, что только в неё зарыться мало, она каким то непостижимым образом нежно распяла (чёрт, наверное быть Христом не так плохо!), меня робко и испытыюще прикасаясь и совершенно естественно устраиваясь, не только у меня на груди и животе, но и гораздо, ГОРАЗДО ниже, мягко и настойчиво продолжая зарываться и распинать моё тело, бугристости и неровности моего тела, возникшие в результате этого процесса, она как профессиональный младенец, неторопливо по-хозяйски разместила во впадинах своего тела, подняв на меня абсолютно невинный и доверчивый вопрошающий взгляд она пролепетала непослушными изогнутыми лепестками? (хотя я точно помню, что это были пухлые створки!), губ, одновременно сосредоточенно пытаясь сквозь одежду, прильнуть к соску на моей груди (что самое странное постепенно настойчиво добиваясь в этом, с виду безнадёжном предприятии, весомых успехов — наверное потому, что мой сосок, чудовищно разбух и казалось вот-вот взорвётся) и нежной змейкой проскользнув (моя уверенность, что штаны на мне плотно сидят, испарилась зыбким утренним туманом), к моему члену, ВЕСЬ (??!), вобрав в свою ладонь деловито и естественно прильнув к нему, полуутвердительно невинно вопросив мня, что самое удивительное заалев при этом только ушками...

 — и мамочкой?! — я почему-то сразу почувствовал неудержимое желание плодится и размножаться, заполнить весь мир такими малышками, окружив их всех своей любовью и заботой, нисколько не сомневаясь, что меня им хватит на всех, она ожидая ответа подняла на меня свой слегка смущённый, но такой ожидающий взгляд!

 — И МАМОЧКОЙ!!! — как клятву Гиппократа выдохнул я, с детства бывший только убийцей малолетних.

 — Ты будешь для меня всем!!! — уверенно заявила она с счастливым апломбом, не знающего проблем младенца — Да???

 — Да!!! — и я (мы?? — !!!) нисколько не сомневались в этом