Васька красный

из них высоким голосом пела:

Па-алюбчла студента га-алодна-ва...

 — Аксинья! — сказал Васька.

 — А?

 — Ты вот что... давай со мной жить!

 — Живём ведь, — лениво ответила девушка.

 — Нет, ты погоди... Давай как следует!..

 — Давай... — согласилась она.

Он замолчал и долго лежал с закрытыми глазами.

 — Вот... Уйдем отсюда и заживем.

 — Куда уйдем? — спросила Аксинья.

 — Куда-нибудь... Я буду с конки за увечье искать... Заплатят, по закону должны заплатить. Потом, у меня свои деньги есть, рублей шестьсот.

 — Сколько? — спросила Аксинья. Рублей шестьсот.

Ишь ты! ~ сказала девушка и зевнула.

 — Да... на одни эти деньги можно свое заведение открыть,... да ежели еще с конки сорвать... Поедем в Симбирск, а то и Самару... и там откроем... Первый дом в городе будет... Девок наберем самых лучших... По пяти рублей за вход брать будем.

 — Говори! — усмехнулась Аксинья.

 — Чего там? Так и будет...

 — Как же!... — Так говорю и будет...

 — Ежели ты хочешь — обвенчаемся!

 — Чего-о?! — воскликнула Аксинья, глупо хлопая глазами.

 — Обвенчаемся, — с каким-то беспокойством повторил Васька.

 — Мы с тобой?

 — Ну да...

Аксинья громко засмеялась. Качаясь па стуле, она взялась за бока и смеялась густо, басовыми нотами, то взвизгивала, что было совершенно неестественно для псе.

 — Чего ты? — спросил Васька, и опять что-то голодное явилось в его глазах. А она всё хохотала. — Чего ты? — спрашивал он ее.

Наконец кое-как сквозь смех и визг она высказалась:

 — Насчет венчанья... Разве это можно? Да я и вцеркви-то три года не была... Чудак! Ить, нашел жену! Детей не ждешь ли от меня?

Мысль о детях вызвала у нее новый взрыв искреннего хохота. Васька смотрел на нее и молчал...

 — Да и разве я поеду с тобой куда-нибудь? Ишь ты... тоже. Ты завезешь меня да и убьешь где-нибудь... Ведь ты мучитель известный.

 — Ну, молчи уж! — тихо сказал Васька. Но она стала говорить ему о его жестокости, вспоминая разные случаи.

 — Молчи! — просил он ее, а когда она не послушалась, он хрипло крикнул: — Молчи, говорю!

В этот вечер они не говорили больше. Ночью у Васьки был бред; из широкой груди его вырывался хрип, вой. Васька скрежетал зубами и размахивал в воздухе правой рукой, иногда ударяя ею себя в грудь.

Аксинья проснулась, встала на ноги у постели и долго со страхом смотрела в его лицо. Потом разбудила его.

 — Что ты это? Домовой тебя душил, что ли?

 — Так, привиделось!... — слабо сказал Васька. — Дай-ка водицы.

Выпив воды, он помотал головою и объявил:

 — Нет, не открою я заведения... лучше торговлей заимусь... А заведения не надо...

 — Торговля... — задумчиво сказала Аксинья. — 11-дл... л. точку открыть — это хорошо.

 — Пойдешь со мной, что ли? — убедительно и тихо спросил Васька.

 — Да ты никак всурьез спрашиваешь? — воскликну Аксинья, отодвигаясь от кровати.

 — Аксинья Семеновна! — звенящим голосом сказал Васька, приподняв голову с подушки. — Вот тебе... Н замолчал, взмахнув рукой в воздухе.

 — Никуда я с тобой не пойду... — решительно мотая головой, заговорила Аксинья, не дождавшись от него слов. — Никуда!

 — Захочу — пойдешь... тихо сказал Васька.

 — Ни-икуда не пойду!

 — Только — не хочу я так... А ежели захотел бы — пойдешь!...

 — Нет уж...

 — Да, чёрт! — раздраженно крикнул Васька. — -Ведь вот ты со мной канителишься... шевыряешься тут... чего же?

 — Это другое дело... — резонно сказала Аксинья. — А чтобы с тобой жить — нет! боюсь я тебя... очень уж ты злодей!

 — Эхма! Что ты понимаешь?! — зло воскликнул Васька. — Злодей! Дура ты... Думаешь — злодей, так и всё тут? Думаешь — легко, если злодей? Голос у него оборвался, и Васька помолчал немного, растирая грудь здоровой рукой. Потом тихо, с тоской в голосе и страхом в глазах, снова заговорил:

 — Что уж вы... очень? Ну, злодей... так разве весь человек в этом? Чего у меня спрашивали?... Пойдем, Аксинья Семеяопна!

 — И не говори при это! Не пойду... — упорно стояла на своем Аксинья и подозрителыю отодвигалась от него.

Опять оборвался их разговор. В комнату смотрела луна, и от ее света Васькино лицо казалось серым. Он долго лежал молча, то открывая, то закрыиая глаза. Внизу — танцевали, пели, хохота.!

Раздался сочный хран Аксиньи; Васька глубоко вздохнул.

Прошло еще дня дна, н хо. 1яика устроила Ваське место и больнице.

Приехал. ча ним больничный фургон с фельдшером и служащим. Ваську осторожно свели сверху в кухню, и там он увидел всех девиц, столпившихся у двери в комнату.

Лицо его перекосилось, однако он ничего не сказал им. Они смотрели на него сурово и серьезно, но по их глазам нельзя было бы определить, что они думают при ииде Васьки. Аксинья с хозяйкой надевали на него пальто, и все в кухне тяжело и хмуро молчали.

 — Прощайте! — вдруг сказал Васька, наклонив голову и не глядя на девиц. — Про... прощайте!

Некоторые их них молча поклонились ему, но он не видел этого; а Лида спокойно сказала:

 — Прощай, Василий Мироныч...

 — Прощайте... да...

Фельдшер и больничный служитель взяли его под мышки и, подняв с лавки, новели к двери. Но он опять поворотился к девицам:

 — Прощайте... был я... точно что... Еще два или три голоса сказали ему:

 — Прощай, Василий...

 — Ничего не поделаешь! — тряхнул он головой, и на лице его явилось что-то удивительно не подходившее к нему. — Прощайте! Христа ради... которые... которым...

 — Увозят! Уве-езут его, маво милого... — вдруг дико завыла Аксинья, грохнувшись на лавку.

Васька дрогнул и поднял голову кверху. Глаза у него страшно заблестели; он стоял, внимательно вслушиваясь в этот вой, и дрожащими губами тихо говорил:

 — Вот... дура! Вот так ду-ура!

 — Идите, идите! — торопился фельдшер, хмуря брови.

 — Прощай, Аксинья! Приходи н больницу-то... — громко сказал Васька. А Аксппья всё выла...

 — И на-кого и-ты-это-мопя по-оки-икул!... Девицы окружили ее и смотрели на ее лицо и ни слезы, лившиеся из глаз ее.

А Лида, наклонясь над ней, сурово утешала ей:

 — Ну, чего ты, Ксюшка, ревешь-то! Ведь не умер он... Ну, иоидешь к нему... ну, вот завтра и пойди!..