Тупик половых чудес

бачка.

Я выставил вперед своего скакуна, и она стала двигать задом сначала медленно, чтобы там внутри у нее расправилась резинка, потом все быстрее.

 — Тебе хорошо? — не забывала спросить она с интервалом в три-четыре раза.

 — Да, а тебе?

 — Ох! И мне тоже... просто бесподобно... никогда раньше... такого не было... чудно... Ах! Ты весь... как пружина... Ох! А-а! Вот что значит... молодой парень...

Похвала что называется, «пошла в кость». Теперь ягодицы «номенклатуры» ударялись в мой живот, и мне, чтобы не упереться жопой в дверь, приходилось делать столь же энергичный встречный толчок. Получалось, как у хороших пильщиков бревен, однако она все взвинчивала и взвинчивала темп, и я, ухватившись за бешено трясущиеся сиськи, врубил четвертую скорость. И вот уже затряслись не только груди, но и ягодицы, живот и даже мощные бедра. Все тряслось мелкой дрожью — так я долбил ее. Она задрала кверху голову, открыла рот в беззвучном сладострастном стоне.

 — Вот так... так... миленький мой... хороший, — сыпала она короткими отрывистыми фразами. — О, Боже мой!... Как хорошо!... И как долго!... Я сейчас умру... от счастья!... Ах!..

«Вполне может помереть, — подумалось мне. — Сдерживать такой темперамент — нелегкое дело».

 — Ах... как мне нравятся... такие молоденькие... ма-мальчики-и... как ты... У тебя... он... такой большой... хороший! Ах! Аж... до диафрагмы... доста-ет... Ах!... О, как сладко!... Теперь... знаю... что такое... молодой парень... О!..

Кончила она серией оргазмов, чему, очевидно, способствовали шпоры презерватива. Потом долго висела у меня на шее, отдыхая и нашептывая всякие банальности. И ласкала, ласкала без перерыва.

 — Жаль, что сношаемся не у меня в кабинете... Там безопасно... есть еще один выход. А диван какой, приходи, если захочешь... С комфортом все сделаем. Придешь?

Я кивнул.

 — Только никому не рассказывай, договорились?

 — Конечно, что за вопрос! Кстати, ты не очень-то увлекайся шпорами, бешенство матки получишь...

 — Не учи мать трахаться. — Она снова хихикнула, проникая к моим губам. — Я очень благодарна тебе, милый... Прости, не знаю твоего имени. Кстати, как тебя зовут?

 — Никодим.

 — Я серьезно спрашиваю, — обиделась она.

 — А я и говорю — Никодим. Папа с мамой так назвали.

 — Хм... странное имя, то есть, я хотела сказать, очень редкое и красивое, — поправилась «номенклатура». — А меня — Валерия Михайловна. Можешь звать просто Лерой, я позволяю... Тебе, Ника, я позволю все!

Потом она долго топила в унитазе использованный презерватив — скрывала улики. Спускала и спускала воду, а он все никак не хотел тонуть. Наконец, Лере надоело возиться с непотопляемой резинкой. Она застегнулась и вновь приняла официальный вид.

 — Не скрою, Никодим, ты мне понравился. Очень, — сказала она дружески и одновременно вполне по-деловому. — Хотелось бы встречаться регулярно. Думаю, что сумею быть благодарной...

«Как на торжественном собрании чешет, — изумился я, — сейчас медаль вручит».

 — Ты ведь студент? У меня завязаны кое-какие связи. Тебе они, думаю, будут полезны...

«Не доверяй своим чарам. Хочет купить, ну-ну...»

 — О времени контактов договоримся позднее. Вот мой телефон. — Валерия Михайловна с любезной улыбкой вручила мне визитную карточку и, понизив голос, добавила:

 — Уходить будем по-одному. Сначала я, потом — ты.

 — Это уж как водится, — кивнул я.

 — Если все тихо, стукну в дверь.

И она упорхнула. Стойкий аромат дорогих духов тянулся за ней длинным шлейфом. Прошла минута, другая... пятая... Обещанного сигнала не было... Я сидел и думал, что, пожалуй, нет более скучного занятия, чем сидеть без дела в туалете.

Незаметно стало как-то сумрачно. Дверь кабины была открыта, и ко мне, гремя ведрами, вошла уборщица баба Галя. Вообще-то, это ее только так знали — Галя, на самом деле имя у нее было Галия Махмудовна. Она стояла на своих кривоватых ногах, держа швабру в жилистой руке, и смотрела на меня сурово и вместе с тем жалостливо.

 — Затрахали они тебя совсем, девки-то. Вона, аж с лица спал.

Почесав грязным ногтем большую бородавку под косом и усы, баба Галя полезла в карман грязного, рваного халата, достала оттуда промасленный сверток и подала его мне.

 — На-ка вот, девки тебе передачку послали. Поешь малость, а то, поди, с утра не жрамши, сидючи здеся.

Выполнив поручение с воли, Галия Махмудовна перехватила швабру в рабочее положение, обмакнула в ведро с грязной водой и стала драить щербатый кафельный пол.

 — Понасрали-то, понасрали, — повторяла она своим дребезжащим голосом, орудуя тряпкой. — Интеллигенция хренова, Аллах их побери... Ну-ка, ноги свои подбери, ишь расселся тута...

Я ел сухой бутерброд и думал о том, что сидеть мне тут, как видно, аж до самой смерти. Согласитесь, не очень-то это приятно — провести всю жизнь в сортире! И женщины здесь какие-то странные. Как будто не разные приходят, а одна и та же — только с каждым разом все старше становится. Странно, думал я, годы идут, она стареет, а я почему-то остаюсь по-прежнему молодым.

Уборщица закончила мытье и устало оперлась рукой на черенок швабры.

 — Ну вот, тепереча можно и отдохнуть. Ну что, хахаль ты наш, подкрепился мало-мало?

 — Ага, спасибо большое, баба Галя.

 — Дык, спасибом не отделаешься, — ответила баба Галя недовольным голосом. — Тепереча давай меня... я тоже хочу... Давненько не пробовала живехонького... Швабра-то мне уже приелась...

Она расстегнула свой задрипанный халат и стала спускать огромные, розовые, с пятнами от хлорки трусы... Увидев хлорированные трусы, я закричал диким голосом, заметался на унитазе и... проснулся! Возле умывальников гремели ведра и кто-то голосом Галии Махмудовны покрикивал: «Вот, здеся течет... Я уж замаялась подтирать...» — «Да, — отвечал мужской голос, — тут варить надо. Без сварки никак не обойтись, верно, Федя?» — «Правильно, — подтвердил еще один голос, — наливай. Баба Галя, стаканы помыла?» — «Может, тебе еще фужеры достать? Не барин, авось не сдохнешь». — «Тоже верно. От этого ни одна бактерия не выживет, окромя нас...»

Через некоторое время неизвестные подчиненные Валерии Михайловны принялись стучать по трубам чем-то металлическим. «Сегодня варить не будем, сегодня короткий день, а завтра — выходной. Так что с понедельника и начнем». — «Дак затопит ведь до понедельника-то». — «Не затопит. Счас мы стояк перекроем, туалет запрем, а в понедельник с утречка сделаем на свежую голову...»

Я заметался в кабине, как хорек, запертый в курятнике.

Нет, до понедельника мне не выжить. Оставалось одно — выйти и сдаться! Пусть сообщают родителям, в институт — не погибать же, в конце концов, в этом сортире! Впрочем... Выход, кажется, есть. Надо только собраться и, как говорят актеры, войти в образ. И я вошел... Достал из кармана записную книжку, вытащил ручку, придал лицу соответствующее казенное выражение. И, деловито повторяя: «Так, так, вот значит, как...», двинулся к двери.

 — Там все в порядке, — это были первые мои слова на воле. — Трубы отопления не текут, не дымят...

Стаканы застыли в руках изумленных слесарей, усы под носом Галии Махмудовны поднялись торчком. Надо было развивать успех. И я развил:

 — А на других этажах отопление в норме?

 — Э-э-э, — сказала баба Галя, — кажись, в порядке... А вы кто же будете?

 — Я из котлонадзора, инспектор, так сказать... Проверяем готовность систем к зимним условиям.

 — Да еще лето, пади...

 — Готовь сани летом, — пошутил я, кисло улыбаясь. — Котел-то у вас где? В подвале?

 — У нас центральное отопление, — ответила баба Галя, ковыряя бородавку возле носа. — Нету никакого котла вовсе...

 — Нет, так нет. Нашим легче, — сказал я, что-то записывая. — Тогда подскажите, товарищ, как мне найти замдиректора по АХЧ? Надо бы документы оформить...

 — Так вы к нашей Кавалерии Михайловне?... Она у нас главная по АХоЧу.

 — Я счас ее видел, — сказал слесарь Федя. — Поскакала по коридору, точно ей кто завинтил с зада.

 — Ейный кабинет на первом этаже. Счас покажу... — Уборщица поплелась за мной на лестницу, где и состоялось наше прощание.

Коротко поблагодарив бабу Галю за сотрудничество, косясь на швабру, зажатую в ее руках, я чинно затрусил по коридору.

 — Ишь ты, инспектор... а сам молодой такой, — летели мне в спину бабыгалины напутствия. — И откуда только взялся? Ай через окно залез?

 — Они нынче шустрые, — засмеялся Федя. — Наливай...

Вместо эпилога. Я шел по улицам, залитым летним солнцем. Вдыхал аромат омытых дождем деревьев, цветов на клумбах и радовался, радовался обретенной свободе!

Да, дорогие друзья, жизнь, в конечном счете, невиданно прекрасная штука!